ТРИЖДЫ РОМАНТИЧЕСКИЕ МАСТЕРА

Наталья СТАРОСЕЛЬСКАЯ

Случается порой так, что под воздействием каких-то обстоятельств поразительно меняется спектакль — множество раз отыгранный, устоявшийся, сложившийся, ставший любимым. Кажется, знаешь про него все, ничто не может уже увлечь, потрясти, потому что не раз все элементы этой сложной мозаики были увидены и пережиты тобой. И вдруг...
Когда два года назад Валерий Белякович поставил в театре «На Юго-Западе» спектакль «Мастер и Маргарита», кто-то принял новую театральную версию полностью, кто-то частично. Были и те, кто не принял спектакль вообще. Говорили о верности тексту Булгакова и о перенасыщенности действия балаганом, о меткой выстроенности исторической линии романа и о некоторой скомканности финала. О многом тогда говорили. Я же этот спектакль (признаюсь, к собственному удивлению) приняла сразу и почти безоговорочно — «Мастер и Маргарита» в театре «На Юго-Западе» дарил ощущение высокое и прекрасное — как будто судьба дала возможность еще раз перелистать страницы Булгакова, оживить в душе незамутненность первого впечатления, когда еще не успели сложиться какие бы то ни было стереотипы, когда ничто не давит на тебя, ничто не смущает.
Это был спектакль об Истине, которая никогда не восторжествует не в силу каких-то абстрактных причин, а потому что так уж повелось: светом и покоем награждают нас за долготерпение земного бытия противоположные силы. И кто найдет в себе мужество избрать в конце жизни не вожделенный покой, а не до конца внятный свет? Разве лишь безгрешный...
Воссозданный, как почти все спектакли Валерия Беляковича, скупыми и жесткими средствами выразительности, этот сценический вариант подкупал предельной достоверностью, даруемой подлинной любовью к роману, попыткой прикоснуться к нему не во имя разрушения, а лишь во имя созидания, переведения в иной ряд поэтической мысли, как считал это необходимым Достоевский. И внезапно в этом жизненном течении произошло нечто, изменившее первоначальный замысел. Родился другой спектакль.
Театр «На Юго-Западе» выехал на короткие гастроли в Берлин, откуда отправлялся в Брно для участия в фестивале, посвященном 20-летию театра «Ха-дивадло», во многом схожего и по судьбе и по эстетике с театром Валерия Беляковича. Все шло по плану, но за полчаса до начала первого же спектакля в Берлине вышел из строя Виктор Авилов – единственный исполнитель роли Воланда. Потребовалась срочная тяжелая операция, и вся поездка мгновенно оказалась под угрозой срыва. Большой зал берлинского Русского центра постепенно заполнялся публикой — немецкой и русской, в кассе стояла очередь за оставшимися билетами, а за кулисами одетые и загримированные актеры не знали, что делать. Авилова увезла скорая и на сцену вышел Валерий Белякович — вышел, как говорится, в чем стоял, весьма приблизительно зная текст роли. И тем не менее, спектакль состоялся.
Нет, не в том смысле, что режиссер и замечательный актер Белякович закрыл амбразуру — хотя это и было бы так в той трагической ситуации. Начав спектакль нервно и суетно, он постепенно выходил на свою тему, найденную в тот момент чисто интуитивно, почти случайно. Слишком разные актерские индивидуальности у Виктора Авилова и Валерия Беляковича, чтобы они могли дублировать друг друга. И было тревожно и невероятно увлекательно наблюдать из зрительного зала процесс рождения нового образа спектакля. Сейчас, здесь, на твоих глазах.
Спектакль прошел в Берлине трижды. С каждым разом зал заполнялся все больше и больше, все отчетливее и увереннее звучала тема Воланда-Беляковича, все интереснее было наблюдать за тем, что и как он делает. А в Брно, где «Мастер и Маргарита» был сыгран дважды в один день, это был уже спектакль невероятной заразительной силы, когда волна энергии переливалась в зал, завораживая заполненный до отказа подвальчик, так похожий на московское помещение театра. Завораживая темой, вошедшей в спектакль с Валерием Беляковичем — темой невозможности разорвать связь Добра и Зла, не существующих в мире друг без друга. Темой безграничного, трагического одиночества, которое становится ценой бессмертия. Страшного, космического одиночества, которым определяются судьбы всех без исключения персонажей — и тех, безымянных, что корчатся на земле, протягивая руки к свету и покою; и тех, кто ищет, подобно Мастеру (Б. Хвостов) и Маргарите (И. Подкопаева) бессмертия в вечной любви; и тех, кто вольно или невольно определил путь человечества на много веков вперед — Понтия Пилата (В. Афанасьев), Афрания (А. Ванин), Иешуа Га-Ноцри (А. Задохин), Левия Матвея (М. Докин).
Как, какими нитями завязывалось все тогда, когда «вначале было слово»? Все острее и больнее ощущает некогда падший ангел с проходящими тысячелетиями свою отверженность, отторгнутость от света, от тех времен, когда все могло пойти иначе, и Истина восторжествовала бы на земле. Теперь же Воланд может лишь увести в покой, которым сам не наделен ни в малой степени. Он расстается с Мастером на границе покоя и той бездны, в которую обрушится со своей свитой, потому что ему самому не дано ничего. Ничего.
И от этой безысходности — не мрачной, а сыгранной как данность, от этого одиночества, от точного знания цены бессмертия, неуловимо изменился рисунок всего спектакля. Все стало тоньше, горше, болезненнее. Не только потому, что так сыграл Воланда Валерий Белякович. Потому что артисты театра «На Юго-Западе», обладающие какой-то сверхчувствительностью, тему эту подхватили, развили, наполнили.
А я сидела в зрительном зале и мысленно обращалась ко всем ним, стоящим на сцене на пределе физических и душевных сил, как Воланд обратился к Мастеру: «Трижды романтические мастера, спасибо вам за то, что вы есть...»

«Экран и сцена», №47 (307) 23–30 ноября 1995 года




О проекте Купить диски Фото Сценарии Воспоминания Дневники Читалка Новости